Акушер-ха! - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

— Суки! Я, блин, ленинский стипендиат! Я, вашу мать, целевой набор! На селе, ебическая сила, хирургов не хватает! Я им устрою терапию в мухосранской ГКБ!!! — орал он, пожимая Шуре руку. — Привет, — следом произнёс он без паузы и на три октавы ниже.

— Примус, будешь примусы починять и кастрюли бабкам лудить по совместительству, — пьяненько расхохоталась я.

— Молчи, тварь продажная! — беззлобно ответил он, целуя меня в щёку. — Жду вас в «Меридиане», — рявкнул Примус и отчалил.

Крайне расстроенный, из комнаты появился Вадим Коротков. Все с интересом, но издали смотрели на него. Ибо в сравнении с бешеным Бадей Примус был первокурсницей Смольного института.

— Терапия, — с улыбкой Моны Лизы сказал Кроткий, получивший свою антагонистическую кличку в Афгане, где два года оттрубил после медучилища фельдшером, и обвёл взглядом аудиторию. Диаметр круга, центром которого он был, тут же увеличился.

Шшшшура, — прошипела я. Два раза повторять не пришлось.

— Привет, псих ненормальный! — радостно воскликнул Шурик и заключил Вадика в медвежьи объятия. Господство мышечной массы над силой нервного духа в действии. — Идём покурим! Сейчас Танька отстреляется, и в «Меридиан» пойдём, а потом к ней завалимся матом ругаться и в карты на раздевание играть!

Взгляд Вадика стал менее идиотическим. Жизни окружающих были спасены. Парни вышли на крыльцо. А я присела прямо на пол, подперев стеночку. Мне стало безумно весело. Всё вокруг стало невероятно смешным и нелепым. Особенно сын заведующего кафедрой детских болезней, который, пройдя сквозь строй, горделиво объявил:

— Кожвен! Я — в «Меридиан»!

— Вовка, ты туда лучше не ходи пока, — моё человеколюбие высказалось весьма саркастичным тоном. Я поднялась с пола, чтобы выйти на улицу — отсмеяться вдоволь, выкурить сигаретку, протрезветь и… И надо же было такому случиться, что я оперлась на дверную ручку. Дверь раскрылась. В полнейшей тишине все уставились на меня. Из-за раскрытой двери раздался препротивнейший женский голос: «Следующий!»

Ну и что мне оставалось делать? Встряхнулась и вошла.

— Фамилия! — вопросил меня скрипучий пред климактерий откуда-то сбоку. Оглядев уставившихся на меня членов комиссии, я глухим контральто изрекла:

— Романова.

Тут же сработал рефлекс боязни слишком коротких ответов:

— Анна Ярославна, — добавила я.

Вы никогда не присутствовали на клиническом разборе кондового шизофреника-интеллектуала с его непосредственным участием в дискуссии? Тогда вам сложно представить выражение лица уставившегося на меня декана. Он судорожно запустил руки себе в волосы и, сорвавшись на фальцет, пискнул в сторону вопрошающего гласа:

— Полякова! Татьяна Юрьевна! — И, резко перейдя на бас, прочревовещал без паузы уже в меня: — Не выёживайся!

— Анна Ярославна была Мудрая, если мне не изменяют нейроны головного мозга, — подхихикнув, изрёк профессор Носкетти, заведующий кафедрой психиатрии.

— Мудрая она была по отцу. А по мужу очень даже Генрих, Павел Иосифович! — менторским тоном ответила я милому и умному, но вечно сексуально озабоченному старцу.

— Седьмая группа! Первый лечебный факультет!! Пятый курс!!! — в это время уже баритоном надрывно распевал на мотив арии князя Игоря декан.

Секретарша порылась в бумагах, и досье на мою персону было передано председателю комиссии. Некоторое время он молча перелистывал кондуит, перемежая чтение пристальными взглядами в мою сторону.

— Здравствуйте! — пожелала я лично ему не хворать.

— Сверчковский. Борис Александрович. Главный акушер-гинеколог Министерства здравоохранения.

И, немного помолчав, главнокомандующий отрекомендовался полностью:

— Действительный член нескольких академий.

— Действительный? Ух ты! — вполне искренне восхитилась я. Носкетти хихикнул ещё раз (декан посинел).

— Ну и что вы нам расскажете, Полякова… Анна Ярославна?

Декан тем временем ожил и начал рассказывать глубокоуважаемой комиссии, какая я, в общем и целом, киса и лапочка, умничка и разумничка, талантище и трудолюбие под одной немного съехавшей крышей. И что моя работа о поверхностно активных веществах в метаболизме гельминтов, написанная в бытность старостой биологического кружка на первом курсе, выиграла какую-то там бронзовую медаль на какой-то там выставке народных достижений. И что я активный член СНО с 1917 года. Что именно я лаборантствовала изо всех сил в научной работе заведующего кафедрой патологической физиологии, которая получила премию имени кого-то там. И что я написала стихотворную оду на открытие конгресса патологоанатомов, на котором представила работу по сравнительной характеристике поджелудочной железы скотины резус-положительной и твари резус-отрицательной. И что в зачётке моей, кроме «отлично с отличием», иных записей и не сыскать, даже с графологической экспертизой…

Члены комиссии смотрели на меня с большим сомнением. Я делала декану большие глаза и еле сдерживала желание, восхищённо присвистнув, уточнить, кто это у нас такое совершенство.

— Саша, помолчи! — строго сказал Действительный Александру Ивановичу. — Я хочу послушать, что нам расскажет сама… Анна Ярославна.

Вече отвлеклось от перекладывания бумажек с места на место, и все уставились на меня.

Студенточка двадцати лет, сорока семи килограмм весу, во всём полагающемся третьему дню пьянки хмелю, оглядев всех этих доцентов, профессоров, членов-корреспондентов, действительных и не очень, а также представителей министерства, облздравов, городских управлений и т. д. и т. п., испытала приступ безудержного веселья. Параллельно почему-то протрезвев. Не знаю, кой чёрт её дёрнул? То ли наследственная шизофрения по бабушкиной линии, как результат инбридинга в ряду дворянских поколений? То ли дед — люмпен, алкоголик и хулиган — по отцовской? То ли не вовремя всплывший в голове фильм «Карнавал»? На декана было жалко смотреть. Верховный Жрец сверлил меня взглядом без тени улыбки.